Как никакой другой акт гражданского состояния, брак окружен многочисленными традициями и суевериями. При недостатке осмотрительности и жизненного опыта они представляются надежными гарантиями от превратностей судьбы, обеспечивающими покой и уют новой ячейке общества на долгие годы. Вероятно, поэтому современная московская свадьба представляет собой ворох причудливых обрядов, имеющих и не имеющих основу в прошлом, рациональных и не совсем. Так, на вопрос о смысле принуждения молодых к постоянным поцелуям один из свадебных сайтов простодушно отвечает: «Это же прикольно!».

Институт брака и семьи - приятной и удобной формы общежития - намного старше государства и разобраться в том, как действительно обстояли дела на этом фронте много веков назад, не просто. Часто даже реально существующие исторические источники вызывают сомнения, как, например, описание московской свадьбы немецким путешественником начала XVI в. Герберштейном. Согласно ему «бесчестным и позорным считается для молодого человека самому свататься за девушку; дело отца — обратиться к юноше с предложением жениться на его дочери». При этом жениха «настолько удаляют от дома невесты, что если он попросит хоть взглянуть на нее, то родители обычно отвечают ему: «Спроси у других, кто знает, какова она». Во всяком случае, доступ к невесте предоставляется ему не иначе, как если обручение не будет раньше подтверждено величайшими обетами». И совсем уж непонятным выглядит якобы существовавший обычай выкупа женихом свадебных подарков: «те из них, которые ему нравятся и кажутся пригодными для будущего», предлагал оценить каким-то присяжным оценщикам и возмещал их стоимость в годовой срок, а все остальные подарки и каждый порознь возвращал «каждому свой с выражением благодарности». Возможно, над иностранным гостем кто-то пошутил или он сам немного пофантазировал для повышения привлекательности своей книги. Некоторая склонность автора к преувеличению наблюдается и в его рассказах о систематических порках, которым подвергали собственных жен москвичи в подтверждение привязанности к ним. Если верить Герберштейну, проживавший в Москве немецкий кузнец, который женился на русской, вынужден был лупить супругу по ее собственной просьбе, после чего «жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью». Скорее всего, тогда, как и сейчас, западный читатель не понял бы автора, если в его описании нашей страны не содержалось бы каких-нибудь чудес. Но, как следует из описания отечественного автора Кошихина, жившего в XVII в., старинные свадьбы действительно совершались единообразно во всех сословиях.

Тогда господствовала простота

Свадьбы отличались только затратами, «ибо везде были одинаковые свадебные чины, и у княжеских, и у простых родов; тогда господствовала простота, и нарушить свадебный порядок считалось великим грехом». Боярин или дворянин, намеревавшийся вступить в брак, «проведывал» сначала невесту, и если она ему нравилась, хотя бы по одному только слуху, он посылал к ее родителям кого-то из друзей – «сватать, а потом порасспросить, есть ли какое за ней приданое». Если отец сразу не отказывал (что прекращало сватовство), а обещал подумать, то после совещания родственников и родителей составлялась роспись приданому, которая посылалась жениху через доверенных лиц. Невесте ничего не говорилось об этом до самого замужества. «Когда жениху нравилась невеста по приданому», он просил дозволения видеть ее, но родители всегда отвечали, что охотно покажут ее, но не ему, а ближним родственникам, отцу, матери или сродственнице, которая называлась смотрельщицей. Ее принимали с почестями и сажали подле невесты, которую она занимала различными разговорами, «чтобы испытать ее ум»; всматривалась в лицо и в глаза, чтобы пересказать потом жениху все, что заметила. Если девушка была хрома, косноязычна, «на глаз не добрая» или не нравилась смотрельщице по другой причине, она отсоветовала ему жениться. В отсутствие противопоказаний жених объявлял, что полюбил ее, и посылал прежних доверенных к ее родителям для совершения сговора и записи.

Родители приглашали к себе жениха с отцом и немногими доверенными. Их принимали с почестью у дверей, вводили в хоромы и сажали по чину. Посидев немного для приличия, отец жениха объявлял, что «приехал для доброго дела». Отец невесты свидетельствовал радость в связи с приездом гостей и готовность приступить к сговору, после чего стороны условливались о приданом и времени свадьбы, делали запись, включая в нее и неустойку за нарушение тех или иных правил (она могла достигать 10 тыс. руб.). В продолжение сговора стороны угощались, но жених и невеста (по крайней мере, формально) друг друга видеть еще не могли.

В день свадьбы готовился стол в доме молодых, жених отправлялся за невестой по тому порядку, который действовал на царских свадьбах. Наперед несли каравай на носилках, поезжаные ехали верхом (летом) или в санях (зимой), священник держал в руках крест, потом ехали бояры, тысяцкий и жених. Перед поездкой к венчанию родители невесты благословляли молодых образами и, взяв невесту за руку, вручали ее жениху.

В добром здравии

Молодой сажал невесту в колымагу или каптан (разновидности зимней повозки на Руси), с нею садились две свахи, а жених ехал верхом или в санях, со своим поездом. После венчания все отправлялись в дом молодого, где родители и родственники встречали новобрачных и повторно благословляли образами, подносили хлеб-соль и сажали их за стол. Только после угощения всех присутствующих открывали лицо молодой, а за третьим кушаньем дружка испрашивал благословения у посаженных родителей вести новобрачных в опочивальню. Из подробностей этого этапа бракосочетания для открытой печати годится разве только уточнение, что конюший ездил до рассвета возле опочивальни с мечом наголо, вероятно, имитируя охрану. Утром жених, в зависимости от обстоятельств, либо благодарил родителей жены за то, что вскормили и выдали за него в добром здравии, либо шипел на них «втихомолку».

Поутру новобрачные ходили в баню, но по очереди. При съезде гостей новобрачная подносила поезжаным подарки, а жених до обеда ездил бить челом царю (разумеется, не во всех случаях - это касалось знати и думных людей и спальников). Царь благословлял его окладными образами (жену заочно), дарил соболей и всякую утварь, а всему поезду «по кубку романси (греческое вино)». Сообщается также, что визит к царю отменялся, если, при вышеупомянутых обстоятельствах, жених имел основания быть недовольным родителями невесты, «потому что Государю доносили обо всем до его приезда», и ему запрещалось являться пред царские очи. Второй и третий день знаменовались обедами, на чем веселье заканчивалось. Иногда случались жалобы женихов на подмену невест во время смотрин, однако – и это позволяет предположить, что невеста скрывалась от будущего мужа далеко не во всех случаях, как утверждает Герберштейн, - если выяснялось, что жених наблюдал недостатки невесты при сватовстве, ему повелевалось жить с нею в мире и согласии

Источник уточняет, что на священника возлагалась функция контроля допустимости венчания. Ему не только представлялось письменное свидетельство с печатью, но он должен был «исследовать в точности, чтобы жених и невеста не были между собой в кумовстве, сватовстве, крестном братстве, свойстве по шестому и седьмому колену, и чтобы они не были четвертого брака». При неисполнении этой обязанности его лишали священнического сана, а за умышленные действия к тому же налагали крупный штраф и сажали на год «на покаяние». Интересно, что при венчании второбрачного вдовца венец ему клали на правое плечо, троебрачному – на левое. Согласно петровскому указу 1724 г. родители или опекуны были обязаны письменно подтвердить, что не принуждали к вступлению в брак. Но источник признает, что указ не слишком изменил положение дел, т.к. «детям не давалось права поступать без советов и благословения их». К тому же значимым фактором являлось отсутствие у детей собственных доходов, не позволявшее им слишком своевольничать. Тем не менее, уже в XIX в. отмечалось, что «ныне в деревнях девушки сами выбирают себе женихов».

Из этого рассказа можно заключить, что роль свах в свадьбах знати была скорее номинальной. И позднее зимние балы немало выручали благородное общество Москвы, которая, по выражению гения русской литературы, славилась невестами, как Вязьма пряниками. Иначе обстояло дело в третьем сословии, в котором намного более широкий круг потенциальных супругов повышал значение своеобразного кастинга среди довольно замкнутых в повседневной жизни сообществ. Так описывает работу свахи более поздний автор середины XIX в.:

«Сваха – великое слово. Не у всякого хватит ума, как его понимать!»

«В Москве, городе исстари славном и обильном невестами, сватовство начинается почти всегда со стороны прекрасного пола и прекрасным же полом, который решительно не жалует безбрачия. Свахами большей частью бывают вдовы, не знаю, найдется ли у них, по френологии, орган сватовства, а ведут они свои дела так мастерски, что один очень умный человек печатно доказывал, будто они успели женить в Москве самого Каломероса (вероятно, автор шутливо намекает на полуфантастический роман Вельтмана, в котором Наполеон, гуляя по обгоревшей Москве встретил некую местную красавицу, которой представился под этим именем и очень ее полюбил, однако чувство долга заставило его вернуться к своей армии. – Н. Г.): так вот каковы московские свахи; а про обыкновенных смертных и говорить нечего. Как искусные дипломаты, заключающие государственные договоры, они соображают брачные союзы, расчетливо взвешивают положение и выгоды обеих сторон и, если не видят препятствий, открывают переговоры. Много раз заботливая мать, у которой на руках не одна дочь, сама просит сваху, нет ли у нее на примете хорошего женишка; иногда, не дожидаясь просьбы, сваха первая заводит речь, что девушку, как вольную птичку или товар, дома не удержишь, еще, пожалуй, беду с ней наживешь. Так или иначе, дело начато, и сваха к товару приискивает купца. Если есть в виду человек известный и под пару, то и хлопотать не об чем, а к незнакомому ведь не бросишься с бухты-барахты: надо опросить, разузнать, какого он поведения, не с норовом ли, чтобы не плакалась после молодая жена и не кололи глаза добрые люди. Опрашивать всего сподручнее в мелочных лавочках окрест дома, где живет чаемый жених, у соседей, развязчивых в таком случае на язык, а иногда у людей, с которыми он имеет дела, например у купцов, если он мастеровой. Вестимо, иной покривит душой, взнесет на человека небывальщину или закрасит пятна; зато другому честь дорога, не станет он говорить про то, чего не знает наверняка; да и сваха, конечно, разумеет, какие речи принимать, а какие пропускать мимо ушей. Собрав все справки, сделав, так сказать, повальный обыск, она отправляется к жениху, и после обычных приветствий прямо приступает к делу:

- Наслышана, батюшка, что вас бог не сочетал законным супружеством; так не имеете ли желания принять к себе в дом хозяюшку?

-  Дело хорошее, тетенька, имени-отчества вашего не знаю; да надобно маленько погодить: времена тяжелые, впору промаячиться одному…

-  Э, сударик мой, на всякую долю бог посылает. И не бесприданницу какую возьмете, а снаряженную всяким добром: две тысячи пятьсот чистыми денежками да с залишком на четыре приданого разного. Вот оно каково, голубчик мой! Пожалуй, возьмете и больше, да попадете на такую, что и жизнь будет не мила; нынче, я вам скажу, народ пошел до всяких тонкостей, девушки цигарочки покуривают…

Легче выскочить из огня

Срам да и только, до чего дожили!.. А про Наталью Ивановну слова худого никто во всем околотке не скажет; умолили у бога ее родители: послушная дочь и примерная будет жена. Дело не заглазное, посмотрите сами, может статься, и придет по нраву, коли ваша суженая. А уж что за красавица: кровь с молоком, румянец во всю щеку, глаза какие, коса вот до сих пор, идет – настоящий король, говорит – что твоя книга!..

Разительное описание достоинств невесты и особенно звонкое слово о том презренном металле, о котором хлопочет все человечество, смягчают решимость будущего жениха. Посмотреть, что за беда, думает он: ведь за это деньги не возьмут, насильно не женят. Неосторожный! – он не знает, что кто сделал шаг вперед, тот уже прошел половину пути, что легче выскочить из огня, чем освободиться из петли начатого сватовства, которое мало-помалу, незаметно для неопытного глаза, притягивает сватающегося к водовороту, где одно спасение – женитьба. Он подался, и все кончено.

- Посмотреть я не прочь, - говорит, наконец, кандидат в женихи после еще нескольких убеждений со стороны свахи, только, видите ли, приданое-то…

- Все с иголочки да с молоточка, отец родной! Дело безобманное! Если что не покажется, прибавят, переменят. Вот и роспись…

- А как зовут вашу невесту?

- Наталья Ивановна. И имя, батюшка, хорошее.

Остается лишь условиться о дне смотра с родными невесты, и к ним спешит неутомимая сваха, окрыляемая целковиком, который вручил ей жених на извозчика, несмотря на притворные ее отнекивания.

Заварила кашу сваха – ей же приходится и доваривать ее и расхлебывать. Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается, - и пройдет немало дней, пока совершенно устроится смотр. Опросам и показаниям свахи о женихе дается вера, но не безусловная: родственники невесты опрашивают снова, особенно беспокоясь о двух обстоятельствах: употребляет ли жених хмельное да не водится ли у него зазнобушки. Все это время сваха в страшных хлопотах: и ноги и язык у ней не знают устали. Случается даже, что, желая наперед показать, что не ударила себя в грязь лицом, она устраивает предварительный смотр, и по ее указанию будущие жених и невеста видят друг друга в церкви, во время обедни, но это делается в виде исключения из общепринятого порядка и без официального смотра все-таки не обойдутся».

Счастья и «богатества»

Функция свата и свахи для малознакомых или никогда не встречавшихся людей была незаменимой, они умели говорить и располагать к своему мероприятию, поэтому спрос на их услуги был велик. «Кормилец мой батюшка, - заводила сваха ласковую речь, - ты охоч, умная головушка, девушек сманивати; скажи, охоч ли девицу дарить, не рублем, не полтиной, а своим дорогим словцом» (видимо, в данном случае парень и девица где-то встречались). Если жених краснел и не отвечал, его направляла на истинный путь собственная мать - интересно, что у горожан и зажиточных крестьян статус матерей в переговорах был намного выше, чем в знатных семьях. В отсутствие принципиальных возражений против инициативы свахи мать подсказывала: «дитятко милое! Тебе с суженою не час часовати, ни год годовати, тебе красную девицу не вспоминати, а век с нею вековати, вековати с женою». Сын отвечал: «уж про то благословение божие, да ваше,батюшка и матушка, чтобы венцы золотые положити». «После простодушных с обеих сторон разговоров свахе подносили чарочку зеленого, с честью и любовью», после чего оговаривали условия бракосочетания и приданого. Тогда отец и мать избирали со своей стороны свата для окончательных переговоров с родителями невесты.

На любезные речи свата чаще всего отвечала также мать невесты, которая в общих выражениях характеризовала состав приданого, причем сват делал вежливую оговорку: «Не надобно нам, матушка сударыня, ни каменьев дорогих, ни платьев самоцветных, надобно нам сговор величати». Хозяин обычно больше слушал, но, увидев, что жена соглашается на выдачу дочери, приказывал подавать на стол калачи и подносил первую рюмку свату, который, выпивая за здоровье всех, желал невесте счастья и «богатества». После этого жених и невеста могли посылать друг другу подарки или сам жених с друзьями ехал с подарками к невесте, тогда с участием родни совершался сговор. Теперь жених и невеста имели право видеться чаще, составлялись поезжание и разъезды – сваха и сват со своими дружками ездили по соседям приглашать их на «радость великую», что обычно также сопровождалось угощением.

«Молодой ты еще, а приметы разбираешь, точно старуха какая»

Накануне свадьбы совершался девичник с исполнением песен и причитаний, выражавших расставание невесты со своей свободой (при описании этого обряда уже в XIX в. упоминается фата, которую надевали на голову виновницы торжества). Дальнейшее течение событий мало чем отличалось от свадеб знати – свадебный поезд стремились сделать как можно более масштабным; чем многочисленнее свита молодых, тем это приносило им больше чести и уважения. Из особенностей народного быта упоминается только, что жених, получавший в церкви от святого отца красное вино, мог бросить кубок на пол, но и то не ради куража, а скорее в виде символа того, что это действие совершается им в первый и последний раз в жизни. Вообще в простонародных свадьбах намного большее значение имели приметы, «старушки и знахарьки» подмечали все – как горят свечи в церкви, оплывают и потрескивают или нет. Свой отпечаток на позднейшее восприятие, вероятно, наложил календарь земледельцев – только им могло быть неудобно праздновать свадьбы в мае, не самом подходящем для веселья месяце. С другой стороны, не подтверждается якобы основанный на вековых традициях запрет свадебных сайтов на ношение других колец, кроме обручальных – невеста могла украшать себя в зависимости от вкуса и бюджета и надевать столько колец и серег, сколько было ей по силам. Нет сведений и о том, что сваха при исполнении своих обязанностей не могла садиться, пить или есть – по-видимому, это суеверие возникло в более позднее время.

Как ни странно, пропагандируемая некоторыми брачными агентствами «красивейшая традиция запирания замка на мосту и бросания ключей в воду», выдумана ими не полностью. Действительно, как сообщает источник XIX в., «за самое лучшее и надежнейшее средство для супружеского согласия почитают замки, посему старухи кладут под порог дверей и в то время, как молодые переступят порог, тотчас поднимают замки и замыкают: ключ бросают в реку или колодезь». Как видно из этой цитаты, отсюда не вытекает, что замками следует увешать переправы по всей стране (особенно комичное впечатление производят замки на мосту в районе Болотной площади – месте казней - или напротив Маринкиной башни в Коломне, где, согласно еще одному поверью, до сих пор не может найти покоя дух Марины Мнишек). Здесь мы имеем дело с творческим переосмыслением опыта более скромных, чем в наше время, поколений, позволяющим сделать соучастником довольно интимного таинства всех без исключения.

Есть и другие традиции, получившие второе дыхание и новую форму, как, например, обычай выкупа невесты, для чего кое-кто предлагает услуги сотрудника ГИБДД, который тормознет нужную машину и более чем эффектно договорится об «обрядовом выкупе». Автор инновационной идеи допускает, что «почти наверняка подвыпившие гости сперва будут тупить, зато потом все точно оценят находку по достоинству». Завершая обзор старинных обрядов и символов, брачные весельчаки соглашаются: «Некоторые из них смешные, некоторые нелепые, а есть и просто странные. В любом случае такая свадьба наверняка запомнится надолго. А ведь это самое главное!». Насколько можно понять, для наших предков при всех их странностях главное заключалось совсем не в этом.

Н Голиков